Переписка материалистов

На одном из форумов прочитал прелестный очерк. Не могу не поделиться:

"Татьяна Липовкина
Атеист от Бога

В своей жизни я знала только одного по-настоящему убежденного атеиста. Зато это был атеист самой высшей пробы. Атеист от Бога.

Я была знакома с его родителями. Как водится в таких случаях, они были глубоко верующими людьми. В их вере, впрочем, не было ни ханжества, ни унылого книжничества. Мама пела вместе с моей подругой в церковном хоре, и одна радость была смотреть на ее ясное детское личико, сияющее тихим, безумно заразительным вдохновением. Папа тоже пел в хоре бархатным фальшивым баритоном, был деятелен, весел и, как многие здоровенные бородачи, трогательно застенчив и неуклюж. Одно время я любила у них бывать. Они кормили меня малиновыми пряниками собственного изготовления и много говорили о Православии и о Боге. В их пряниках и в их речах не было ни излишней приторности, ни каких-либо искусственных добавок и красителей, и потому я поглощала и то, и другое с одинаковым душевным умилением.

Их десятилетний сын Сережка постоянно бывал с родителями в церкви, молился, причащался и очень серьезно ставил свечки, подолгу утверждая их на одном месте, чтобы они не заваливались на бок. Когда однажды мне довелось побеседовать с ним на духовные темы, он прямо и без обиняков сообщил мне, что Бога нет.

– Как это нет, Сергей? Ты что?

– Нет – и все, – пожимая плечами, очень спокойно подтвердил он. – А ты чего, сама что ли не знаешь?

– Постой, постой... А зачем же ты в церковь ходишь, если в Бога не веришь?

– Мама ходит, папа ходит – и я хожу. Но это же все понарошку. Это игра такая. Как будто Бог есть. А на самом деле его ведь нету же...

– Сереж, я все-таки не понимаю... Если, как ты говоришь, Его нет, то какой смысл притворяться, что в Него веришь?

– Это не притворяться. Это игра. Ну, мы вот с ребятами когда играем, ну, там, в войну, например... мы же не притворяемся, да? Мы же играем. И тут тоже игра.

– Но ведь тут же взрослые, Сереж. Разве взрослые играют?

– Конечно. В театре все, когда смотрят на артистов... все же играют, как будто верят в то, что им артисты показывают. И артисты тоже играют, как будто они не артисты, а там... ну, всякие другие люди, не они. Или вообще не люди, а какие-то лешие. Или звери даже – собаки, лисицы... Но на самом же деле все знают, что это артисты. Просто это такая игра.

– То есть ты думаешь, что батюшка в церкви всех обманывает, когда говорит про Бога?

– Да нет же! Он тоже играет. Он как будто верит, что есть Бог. И наряжается специально, как будто верит. И все другие тоже как будто верят... и песни про это поют. И как будто с ним разговаривают. Но это все только "как будто".

– Сереж, а почему ты так уверен, что это все "как будто"?

– Ну, я же не маленький. Это маленькие верят во всяких там леших, в домовых, в хоббитов. И то, я, когда был маленький, не верил. Я знал, что это все понарошку.

– То есть вранье?

– Нет. Вранье – это когда ты пару получил, а говоришь, что дневник потерял. А Бог – это просто понарошку, для интереса. Писатели же придумывают про ненастоящих людей, которых на самом деле нету, и про них целые истории пишут. Это что – вранье? Нет. И про Бога тоже не вранье. Его придумали, чтоб интереснее было. Но все же знают, что в жизни его не бывает.

– А кто же все создал? Весь наш мир?

– А чего его создавать? Он сам создался.

– Сереж, а если бы ты увидел какое-нибудь чудо? Ну, если бы прямо на твоих глазах произошло чудо! Тогда бы ты поверил, что это сделал Бог?

– Ну, ты даешь... Как он может чего-то сделать, когда его на самом деле нету? Это, значит, какой-то человек сделал. Фокусник, например, из цирка. Или это какое-то природное явление, про которое еще никто не знает. Чудеса – они вообще же очень часто бывают в природе, но Бог тут вообще ни при чем. Потому что природа – настоящая, а Бог – придуманный.

Сбить его было совершенно невозможно. Долго я пыталась нащупать в его убежденности хотя бы одно уязвимое место. Но тщетно. Броня его была надежна и не обнаруживала ни единой бреши. Главное его преимущество надо мной было в том, что я волновалась и горячилась, а он был эпически спокоен. Он не был богоборцем. Он охотно принимал правила игры, предложенной ему взрослыми. Более того – он получал неподдельное удовольствие от этой игры. Просто он отказывался принимать ее за реальность.

– Скажи, ну, вот... раз уж ты такой неверующий. Вот – видишь икону? Ты мог бы на нее, например, плюнуть? Только честно – мог бы или нет?

Он смотрел на меня с веселым недоумением, как на ребенка, сморозившего глупость.

– Ты чего? Нет, конечно. Кто-то рисовал, старался, а я буду плеваться? Ты в музее в картину Шишкина будешь плеваться? И я не буду. Я же не хулиган.

Его мать вздыхала с глубоким, неподдельным огорчением:

– Вот такой он... И ничего не сделаешь. Мы уж и к батюшке его не один раз водили, чтобы батюшка с ним побеседовал. А он хитрый такой, он с батюшкой не спорит. Наоборот, во всем с ним соглашается. Батюшка потом у нас спрашивает: чего вы к ребенку привязались, хороший же мальчик, степенный, благочестивый...

Отец тоже вздыхал и горестно морщился из-под кустистой бороды. По образованию он был физик. Физики часто уходят в религию. А вот биологи – редко. Почти никогда.

Сережка вырос и поступил на биофак.

Впрочем, об этом я узнала, когда он был уже на третьем или четвертом курсе. К тому времени мы уже мало общались с его родителями. Когда они однажды все-таки пригласили меня в гости, я мельком удивилась тому, что в их квартире пахнет индийскими благовониями, на голове у мамы уже нет белого платочка, а папа лишился не только бороды, но и волос на голове и ходит по квартире в цветастой непальской рубахе.

– Ну, как ты там, не видишь наших, из хора? – спросила меня мама. – А то я теперь что-то редко в церкви бываю. Сережка мой – он регулярно ходит. А я что-то редко выбираюсь...

Сережка был на кухне и гладил брюки.

– В церковь, значит, ходишь? – спросила я. – А как же твой атеизм?

– В порядке, – ответил он, прыская на брюки водой. – Никуда не делся. На месте.

– А зачем ходишь-то?

– Нравится, – исчерпывающе ответил он и поднял брюки, чтобы посмотреть на то, как получились стрелки.

– Сергей... Ты прости меня за бестактность. Но ведь ты уже вырос, ты знаешь, что это – не игра. Там ведь Символ веры надо читать...

– Символ веры, – сказал он, с отвращением глядя на стрелки на брюках, – я не читаю. Но есть одна проблема. И я надеюсь ее поймать за хвост. В ближайшем будущем.

– Ты ее в церкви ловишь?

– В церкви, – сказал он и в сердцах плюнул на утюг. Утюг зашипел и плюнул в ответ.

– А что хоть за проблема-то?

"Отстань, а?" – взглядом попросил он меня. А вслух сказал:

– Слушай, а у вас в библиотеке можно найти материалы Венского антропологического кружка? Если есть, ты мне принеси, пожалуйста. Можно на немецком, я разберусь...

Прошло еще лет пять. Недавно они опять вспомнили обо мне и пригласили в гости. Я пришла, мельком удивилась тому, что папа теперь ходит в черной льняной рубахе навыпуск, носит чуб и длинные вислые усы, как у Тараса Бульбы, и взахлеб говорит о славянском язычестве.

– А как Сергей? – спросила я. – Наверное, давно уже защитился?

– Какое там! – вздохнула мама. – Он такое отколол, ты не представляешь... В монастырь ушел. Мы с отцом так просили его, умоляли не портить себе жизнь... Но ты же его знаешь. Его же переубедить невозможно!

– Так он что же – все-таки уверовал?

– Откуда я знаю! Разве у него что-нибудь поймешь? Я тоже ему говорю: ты что, с ума сошел? Правда, что ли, веришь? А он только улыбается и молчит. Ну, вот что ты с ним будешь делать?"